Форум » Neverending stories » 4.09 Собирая осколки раздробленной мечты [Erika Walter, Lloyd Brown] » Ответить
4.09 Собирая осколки раздробленной мечты [Erika Walter, Lloyd Brown]
Master Game: Место действия: паб «Ящик Пандоры» Действующие лица: Эрика Уолтер, Ллойд Браун Время действия: 4 сентября, вечер. После эпизода «Акт немилосердия». Краткое описание ситуации: Разбушевавшиеся Пожиратели Смерти устранены и отконвоированы аврорами в аврорат. Остались лишь Эрика, Ллойд, разгромленный паб и растоптанная мечта. Но хаффлпаффцы они такие... и мечту склеят по кусочкам.
Ответов - 9
Erika Walter: Она не замечала, как приходили и уходили люди, как они сновали вокруг, выполняя свои обязанности по задержанию. Границы окружающего мира давно стерлись, а происходящее как-то совершенно быстро и незаметно отдалилось и уже даже не маячило на грани сознания угрюмым воспоминанием о произошедшем. Ллойд обнимал ее, она слышала мерное биение его сердца под ухом, ощущала дыхание, шевелящее ее волосы, и больше ее ничего не интересовало. Эрика нуждалась в этом, в тихом тепле родной души, которая обволакивала ее, даря покой и умиротворение, помогая на мгновение забыться, затеряться в этих ощущениях, чтобы после найти в себе силы противостоять тому, чему еще необходимо будет противостоять. И речь не только о погроме в пабе, с которым им еще придется справиться. Речь и о волне той темной, страшной, безжалостной силы, которая поднимается и крепнет в этом мире и с отростками которой они только что столкнулись. Эрика не заметила, как они с Ллойдом остались одни. Как исчез последний из авроров, проверяющих помещение на наличие неприятных сюрпризов, оставленных не слишком дружелюбными посетителями. Она сидела на полу, цепляясь тонкими пальцами за рубашку парня, слушала биение его сердца, ощущала исходящее от его тела тепло, но никак не могла согреться. Мир покачнулся, треснув. Внутри разворачивал свои огненные крылья апокалипсис, но этот огонь не согревал, лишь сильнее замораживал, заковывая душу в ледяные цепи. Это было больно, страшно, но казалось таким красивым, таким завораживающе правильным. Дрожащая юная душа медленно погружалась во мрак, погребенная под толщей пепла, в крупные хлопья которого превращались некогда лелеемые принципы и постулаты. Она силилась заплакать, но не могла. Почему-то казалось, что если заплачет, то обязательно станет легче. Что слезы смоют боль, тяжесть и этот мрак, помогут смириться с этим столкновением с реальностью, принять случившееся, в полной мере уяснить, что это действительно реально, разложив по полочкам все случившееся. Но слез не было. Было лишь это непонятное оцепенение и холод, который, несмотря на близость теплого тела Брауна, все сильнее завладевал ею. Этот холод был внутри. И нужен был такой же внутренний пожар, чтобы спастись, чтобы выбраться, не замерзнув, не окоченев окончательно. Эрика пошевелилась, медленно отстраняясь от Ллойда. Расширившиеся зрачки сделали ее глаза черными, а пустота во взгляде была отражение внутренних разрушений. Она смотрела на Брауна и молчала. Некоторое время не двигалась, точно прислушиваясь к тому, что творится внутри. А потом тряхнула головой, разжимая пальцы, сомкнутые на его рубашке, и поднимаясь. Протянула ему руку ладонью вверх, продолжая молчать, лишь во взгляде отразились ожидание и просьба, на одно мгновение растворив пустоту, но так же быстро снова затерялись в ней.
Lloyd Brown: Воцарившаяся тишина, казалось, оглушила и повергла в ступор. Ллойд не понимал, где он находится, что происходит. Но он ощущал в своих руках тепло Эрики и был относительно спокоен. Она рядом, она дышит, они вместе смогут преодолеть и это препятствие. Он будет для нее опорой. Они смогут. Все произошедшее казалось страшным сном. И если бы оно таковым и являлось, он бы проснулся в свой кровати. В холодном поту, с тяжелым дыханием и колотящимся сердцем, но в собственной постели. Глупо было бы предполагать, что этот сон напугал их настолько, что оба, не сговариваясь, слетели с кровати на пол. А творящееся вокруг безумие - тоже плод его больного воображения? Тепло и дыхание девушки под руками реально. Значит, и все остальное. В голове просто не укладывалось поведение пьяных слизеринцев. Как вообще можно такое сотворить? Какими тварями надо быть, чтобы осмелиться... Никто из них не шевелился, не собирался разрывать контакта. Он был им нужен, чтобы осмыслить, понять, принять и распланировать дальнейшие действия. Но глядя на разрушенное помещение, желание делать что-либо моментально угасало. Ллойд не представлял, что сейчас чувствует Эрика. Похожи ли его чувства хотя бы отдаленно на ее чувства? По сути, весь паб заслуга только ее. К созданию этого заведения Ллойд имел косвенное отношение, но даже ему было горестного от того, что созерцает в данный момент. Он просто был рядом и безмолвно поддерживал. Их мир был подвергнут разрушительным атакам. И все же остается целостным. Потому что есть Эрика, есть Ллойд и чувства, которые циркулируют между ними. Именно они не позволят упасть в глубину горя, именно они могут противостоять яростным внешним атакам. Они выдержали и столь же стоически перенесут любые последствия. Что-то неуловимо изменилось в неподвижном воздухе. А в следующее мгновение Эрика высвободилась и встала. Хаффлпаффец ощутил неприятный холод. Молчание. Зловещая тишина. Браун неотрывно следил за действиями Эрики, боясь даже предопределять ее дальнейшие действия. А на языке опустошенность с привкусом горечи. Он так же безмолвно обхватил ладонью ее протянутую руку и тут же прижал девушку к себе, не в силах выпустить, расстаться даже на мгновение. А взгляд уже осмысленно блуждал по разрушенному пабу – их мечте. Разнесенные в щепки столы и стулья, вышибленная дверь, изуродованные стены и потолок. Словно здесь пронеслось стадо гиппогрифов. А потом еще раз вернулось, чтобы дорушить то, что не удалось в прошлый раз. - Мы справимся, - прошептал он непослушными губами. – Слышишь? Поискал взглядом свою волшебную палочку, но разве среди этого бедлама можно хоть что-то раскопать? Ллойд вздохнул. - Ассио волшебная палочка, - в его руку привычно легла его палочка. Сжав ее, он начал мысленно прикидывать сколько было приобретено столов и стульев, и сколько в итоге нужно будет произносить «репаро». Мозг отказывался работать, хаффлпаффец вздохнул еще раз – значит, будет произносить заклинание до тех пор, пока на полу не останется ни единой щепки.
Erika Walter: Он прижал ее к себе, а Эрика лишь качнула головой. Слабо, еле заметно. Прошлая жизнь казалась сном. Радужным, легким, полным искренности и искристого счастья, звенящего и надежного. Но каким же хрупким оно оказалось, как легко и просто оказалось разбить его, смять хрупкие пестрые крылышки бабочки-счастья, которая жила внутри, щекоча и делясь своей способностью летать. Казалось, она снова выпала из реальности. Холод внутри, лед, сковавший внутренности, покрывший жесткой коркой чувства и ощущения, не давал почувствовать себя живой, не позволял вновь вернуться в этот мир, вновь действовать, не опуская рук и сражаясь. Да, теперь только так. Нельзя забыть тот день и тот миг, когда то, что было создано твоими руками практически с нуля, то, во что ты вложил столько сил и любви, столько фантазии и сил, было разрушено, уничтожено с жестокостью и злостью. Нельзя забыть тот миг беспомощности в чужих руках, сжимающих плечи, и острие палочки у горла. Эрика пошевелилась вновь в руках Брауна и твердым движением отобрала у него его палочку. Она слушалась плохо, когда девушка, повернувшись в руках возлюбленного восстанавливала дверь и окна, накладывая на них опечатывающие заклинания, одно за другим. Но все-таки слушалась. Чужие палочки вообще слушаются плохо, да и не так хорошо Эрика владела подобным видом заклинаний, чтобы было чем хвастаться, но в голове было так пусто и темно, что ни одна более-менее разумная мысль не проникала сквозь этот полог отчужденности, сквозь эту тишину заледеневшего пепелища, оставшегося после родного дома, сожженного недругами. Рука девушки, в которой она сжимала палочку Ллойда, бессильно повисла вдоль тела. Некоторое время Эрика смотрела в пространство, и со стороны могло показаться, будто она пытается осмыслить и оценить то, что у нее получилось, на деле же взгляд был бездумным. Она устала. Она так устала за этот долгий день, который принес сперва столько радости, а потом отобрал ее вместе с чувствами и мыслями. Нужно было растопить этот лед, нужно было двигаться дальше, искать силы, снова почувствовать себя живой, способной творить и верить. - Лло, - хриплый голос, пустой, сухой, не наполненный даже отзвуками чувств. Эрика отстранилась от парня и потянула его за руку. Требовательно. Потянула, следуя лишь импульсам, желаниям тела, которое хотело жить, стремилось к этому. К чувству защищенности, к надежности сильных рук и крепких объятий, к полной открытости и бесконечному доверию, к жару и огню, который должен был растопить этот лед, сковавший все внутри, позволив высвободиться настоящим, живым ощущениям, чувствам и эмоциям, которые бы заставили в полной мере пережить случившееся. Только так. - Пожалуйста, Лло, - просьба, тихим шелестом прозвучавшая в мире пепелища и льда. Эрика потянула его за собой в сторону лестнице. Под ногами хрустели щепки, дробясь на опилки, но она не замечала этого. Сейчас ей нужно было совершенно иное, то, что помогло бы переосмыслить, помогло бы вернуться и вернуть. Помогло бы снова твердо встать ногами на землю, ощутить почву, вдохнуть и почувствовать.
Lloyd Brown: Большего всего Ллойд боялся, что из ее глаз уйдет та самая искра жизни, которой он был очарован. Он боялся, что не сможет вернуть ей эту искру, не сможет возобновить прошлую жизнь. Он попытается, конечно же, попытается, приложит все силы, бросит всего себя, но… не факт, что получиться. Разумеется, восстановление паба возможно и займет, вероятно, весь вечер. Собрать по крупицам разрушенное творение… довольно кропотливое дело, но ему хватит терпения. Ради Эрики. А как быть с разрушенной, растоптанной мечтой? Лло хотел бы подарить ей новую, но что он может предложить? Конечно, перенаправить ее стремления можно, но кому какая будет выгода? А эмоции будут другими... Поддельными. Тех уже не вернуть, увы, но и зацикливаться на них не стоит. Просто потому, что в будущем обязательно будут иные. Сильнее, горячее, ярче. И пусть сейчас все кажется серым и мрачным, нужно представить всего-навсего, что через полчаса наступит рассвет, окрасив жизнь в пастельные розово-сиреневые цвета. Мягкие, приятные, ласкающие... Все непременно еще будет. Будет хорошо. Браун вздрогнул, почувствовав ледяные пальцы Эрики, сомкнувшиеся на его запястье, скользнувшие вниз, забирающие теплое дерево. Холодные, словно из нее уходит тепло, покидает стремление к жизни, вытекает сама жизнь. Браун подумал, что с этим необходимо что-то делать, но не был способен и на единственную внятную мысль. Но его безразличие острой бритвой вспарывало беспокойство за Эрику. Он словно в вязкой субстанции наблюдал, как девушка накладывает запечатывающие заклинания. Сначала это действо показалось ему бесполезным - зачем скрывать то, что разрушено? Но нет, следующая мысль утверждала, что это разумно. Что еще не все разрушено, не все уничтожено, а именно их внутренний мир, который пережил апокалипсис, но все еще находящийся в шатающейся стабильности. Их маленький мир, который еще жив. Нужно лишь вдохнуть в него жизнь. Ллойд чувствовал печаль и усталость Эрики, и ощущал тоже самое. Было даже безопасно находиться в своем обездвиженном, бездумном, депрессивном состоянии, позволяя печали безраздельно властвовать, отрицая любые обязательства, блокируя жалящие воспоминания. Но вот Эрика первой стряхивает с себя оцепенение, шевелится, поднимается. Ллойд продолжает сидеть, опустив голову и почти прикрыв глаза. Но цепляется за руку, которую она протягивает. Хмурится - неизвестно, кто кому подает спасительный трос. Безропотно поднимается по ее первой просьбе, не решаясь что-либо ответить ей. Голос непременно будет таким же - скрипучим и безжизненным. Зачем еще сильнее нагнетать обстановку? Он не должен показать, как угнетен произошедшем. Он должен быть сильным, должен быть примером. - Идем, - тихо отзывается он после ее второй фразы и ступает вслед за ней. Он не знает, не догадывается, что она задумала, но предполагает, что она хочет. Возвращения к жизни. Вопрос в другом - каким способом предпочтет это сделать?
Erika Walter: Лёд. Скованность. Внутренняя скованность толстой коркой льда. Отчуждение, пустота. Оцепенение. Лёд. И лишь тепло руки в ее ладони. Ллойд. Маячок в кромешной тьме. Лучик солнца в пучине мрака и холода, способный растопить лёд, помочь высвободить чувства, подарить облегчение, подарить жизнь. Эрика не смотрела по сторонам и под ноги тоже не смотрела. Она шла вперед, ступая тяжело и заторможено, глядя прямо перед собой. Разрушенный главный зал паба остался позади, но это не позволило вздохнуть свободнее. Это не дало ощутимого облегчения, не принесло успокоение. Это никак не отразилось на внутреннем холоде и мраке, который выветрил все чувства и эмоции, который не позволял думать и чувствовать. Мысли плавали где-то на задворках сознания, точно головастики в прозрачной речной воде, мешающие разглядывать красивые камушки на дне, мельтешащие и не останавливающиеся ни на секунду, пребывающие в вечном беспорядочном движении своих маленьких жизней. Ступеньки лестницы чуть поскрипывали под ногами. Наверное, было что-то хорошее в том, что они не успели завести постояльцев, а, возможно, ничего хорошего в этом и не было. Не хотелось размышлять. На это просто не было сил. На это уходило слишком много энергии. Энергии, которую просто необходимо было потратить на другое. Высвободив чувства, растопив лед, вернув жизнь в задеревеневшее тело и оцепеневшую душу. Наверное, если бы не греющее тепло руки Ллойда в ее руке, она бы не дошла до верха. Села бы на ступенях, подтянув колени к подбородку и уткнувшись в них лбом, и сидела бы, раскачиваясь из стороны в сторону до тех пор, пока не осталась бы совсем без сил. Но Ллойд был здесь, его рука в ее руке, так правильно, так необходимо, так верно. Эрика толкнула дверь в свою комнату, но та оказалась заперта, что, впрочем, не было удивительным. Пальцы неловко скользнули в карман, звякнули ключи, надетые на кольцо. Бездумно отсчитав нужный, девушка вставила его в замочную скважину и, провернув, наконец-то смогла открыть дверь. Открыть дверь, чтобы втянуть в комнату следом Ллойда и закрыть ее, снова повернув ключ, только с другой стороны. Безопасность. Так она отмечается в сознании людей. Тех, кто не знает о том, как непрочны замки. В комнате все было на своих местах. Так, как она оставила, выходя отсюда утром. Только вечерний полумрак сглаживал углы и вытравлял краски. Толстовка на кресле в углу, бардак на комоде, где вперемешку лежали кисточки, краски, карандаши и бумага, скомканные, изрисованные или чистые листы. На стене напротив кровати, силуэт Брауна, незаконченный, недорисованный, лишь набросок, как она и хотела. Но Эрика не обращала на это внимания. Ни на что не обращала. Все ее внимание, которое было так легко рассеять, она из последних сил сосредотачивала на тепле руки Ллойда. Ей нужен был жар. Движение. Мало, так мало этого тепла. Холод вот-вот поглотит ее целиком. Надо торопиться, надо стремиться к этому теплу, которое было таким близким и таким нужным, таким необходимым. Она резко развернулась к Брауну. Пальцы схватились за форменный галстук, притягивая его ближе, еще ближе, а потом соскользнули, неловко коснувшись пуговиц. Так много маленьких, настырных пластиковых штучек, которые только мешают, затормаживают, замедляют ход событий. А ей так нужно быстрее добраться до тепла. Его тепла. Эрика нахмурилась, ей это не нравилось. Это было неправильно. Но она не хотела говорить. Слов было не подобрать, не объяснить все это этими плоскими звуками. Они займут время. У нее нет времени. Нужно спешить. Ладони заскользили по его телу, увереннее, требовательнее. Эрика нашла теплые губы, и ее поцелуй был вовсе не похож ни на один из тех поцелуев, что она дарила ему раньше. Это было требование, даже не просьба, призыв, практически приказ, терзавший его губы. Зубы впивались в нежную кожу. Брать, впитывать тепло. Он поймет. Он должен понять насколько сильно это нужно ей сейчас. Эрика потянула его на себя, падая на кровать, не испытывая страха перед падением спиной вперед. Все это было таким неважным сейчас, когда внутри образовался этот ледник бесчувствия, равнодушие, отрешенности. Важен только жар, способный растопить, способный вернуть жизнь и чувства.
Lloyd Brown: Ллойд покорно шел за Эрикой, позволяя направлять. Под ногами хрустели осколки стекла, а он, как бы ни силился, не мог сообразить, чем они являлись раньше. В голове было пусто. Он аккуратно перешагивал обломки мебели, боясь спугнуть этот момент единения с Эрикой. Он крепко держал ее за руку, и ему казалось, что он удерживает ее на краю от падения. Он бы вцепился еще сильнее, если бы не хотел причинить боль. Он здесь, рядом, и его присутствие не должно быть навязчивым. Он позволил ей взять в свои руки инициативу, он стал покорным ее воле. Сейчас, слушая давящую тишину и покидая разрушенный холл, можно было позволить себе обмануться, представив, что ничего не случилось. Или случилось, но так давно, что ощущения стерлись, а воспоминания уже не ранят. Но мимолетный взгляд на поникшие плечики Эрики разрушал любые иллюзии. Она морально разбита и сломлена. Но он рядом, чтобы подставить свое плечо, чтобы помочь выстоять против гнетущих мыслей и знания, что ничто уже не будет так как прежде. Пусть сейчас они оба раздавлены, но эти события сделают их лишь сильнее. Они дойдут до конца адского пути, сцепившись за руки. Ллойд тихо стоял в сторонке, ожидая, когда Эрика расправится с замком на двери. Он мог бы ей помочь, но не стал. Она должна сама вернуть себе уверенность и контроль. Браун думал о том, что еще ни с кем не разделял горечь поражений. Сблизит ли их это, оттолкнет ли друг от друга? Он не знал. Пока Эрика позволяет ему быть рядом – он будет, остальные сомнения пойдут прочь из головы. Он решил, что больше не допустит сомнений девушки в самой себе. Браун не удивился тому, что она изнутри заперла свою комнату. Это верно. Наверно, ее инстинкт самосохранения сейчас достиг пика. Ему бы и самому было бы не уютно, знай он, что дверь не закрыта, а его спина не прикрыта. Они маги, и маггловский замок отнюдь не препятствие. Но снизу Эрика защитила их мир от внешнего вторжения и о неожиданных гостях более не нужно задумываться. Все, что можно было разрушить – разрушено, а больше они никого не ждут. Ни авроров, ни вездесущей прессы, ни праздных зевак, ни поддержки со стороны. Разумнее было бы принять помощь, если бы она поступила, но Ллойд решил, что они должны сами справиться с последствиями. Эрика обернулась, и Ллойд вдруг поймал себя на том, что впервые смотрит в ее глаза за последние… полчаса? Час? В них плескалось безумие щедро сдобренное отчаянием. Последнее он желал изгнать. Сейчас она была кукловодом, дергающим в желаемых направлениях ниточки, что тянутся от нее к нему. Браун склонился к ней, коснувшись лбом ее лба, перехватил отпущенный ею галстук, развязал узел, отбросил куда-то в сторону. Она расправлялась с его пуговицами слишком медленно. Он, желая помочь ей, резко рванул рубашку снизу, отчего две пуговицы оторвались, тут же закатившись под кровать. Не важно, все не важно. Имеет значение лишь Эрика, тянущая его на себя. Ллойд успел поймать ее в нескольких дюймах от кровати и бережно опустить. Он снял – практически содрал – с себя раздражающую рубашку. Кожи коснулся легкий холод, но он не шел ни в какие сравнения с ее ледяными ладошками. Склонившись, Ллойд потянул за край майки Эрики, вынуждая ее прогнуться и позволить стянуть мягкий хлопок. Его беспокоили только ее невозможно холодные руки и отчаяние в глазах. Он прижимает ее ладони к своей груди – пусть почувствует жар его сердца, впустит этот жар в себя, примет его. И впивается в ее губы, безжалостно, точно так же, как она это делала всего пару мгновений назад, заявляя на него свои права. Его руки скользят по ее бокам и животу, растирая и согревая. Он отдаст ей все, что она пожелает.
Erika Walter: Эрика прогнулась, позволяя Ллойду раздевать ее. Хотелось поторопить его, хотелось выдохнуть крутившееся на языке: «Быстрее», - но она молчала, ощущая как холод, сковывавший ее тело изнутри, борется с теплом, которое несут его руки, его чуткие пальцы, влажный жар его языка. Ее ладони, прижатые к его груди, шевельнулись, очертили бугорки и впадинки, прошлись по выступающим ребрам. Коротко остриженные ногти царапнули кожу на боках прежде, чем устремиться на спину. Пальцы проложили дорожку по впадинке позвоночника снизу вверх, от поясницы до затылка. Запутались в волосах, прижимая его голову сильнее. Губы впивались в его губы, брали, требовали, питались и поглощали жар, который точно скатывался из ротовой полости, по горлу вниз, пульсирующим теплом, разрядами тока, заставляющими пениться кровь, но так и не снимающими оцепенения. Онемение души. Чтобы вернуть подвижность онемевшей конечности, нужно ей двигать. Чтобы вернуть жизнь онемевшей душе, нужно что-то, что оказалось бы равным по силе выстрелу или взрыву, что раскрошило бы сковывающую ее броню, высвободило бы чувства, потрясло сильнее, чем произошедшее, принесло бы освобождение. И это мог дать ей он. Он всегда давал ей больше, чем любой другой человек. За это она любила его. За способность отдавать, за способность видеть в мире больше, чем другие, стремиться постичь как можно больше. И за многое другое. Ее рука скользнула вниз, наткнувшись на ремень его брюк. Пальцы путались, переплетаясь между собой, они были такими холодными, такими одеревеневшими, что казались неспособными на столь большой подвиг – справиться с пуговицей и молнией. Но они справились. Справились и замерли на месте. Эрика перестала терзать губы Брауна, заглянула в его глаза. В ее взгляде не было вопроса, там было лишь отчаянно желание единения, тепла, жизни. Там был лишь призрак той Эрики, которую он знал, потому что та Эрика, никогда бы не была столь резкой и бесцеремонной. Но эта, другая, была. Пальцы пошевелились, двинулись, проникая под ткань брюк. Холодные пальцы, поймавшие жар плоти. На мгновение перехватило дыхание, а потом оно стало таким, непривычно тяжелым, сбившимся, точно воздуху перестало хватать места в легких, и он хотел разорвать грудную клетку, чтобы было больше пространства. Эрика застонала. Хрипло, тихо. Ресницы шевельнулись, опускаясь, прикрывая глаза. В немом требовании девушка закинула ноги на пояс Брауну, выгибаясь, подставляя под его руки застежку своих брюк. Ее руки вновь обрели движение, пальцы обхватили лицо Ллойда, а губы снова начали с отчаянием собирать тепло с его губ. И в каждом ударе сердца, в каждом выдохе и вдохе девушке слышалось лишь одно: «Быстрее. Быстрее. Быстрее». И с ее губ сорвалось именно оно: - Быстрее, - хриплым, неживым шепотом, рваным дыханием по его губам. До предела выгнувшимся телом и затуманенным отчаянием взглядом из-под ресниц. – Лло, пожалуйста. Он навсегда останется для нее тем спасительным тросом, который не позволит ей утонуть, упасть и отчаяться полностью. Он ее маяк, ее пристань, ее поддержка и опора. И куда бы ни вела их жизнь, в какие бы трущобы не забрасывала, как бы ни вертела, ни разделяла, ни отдаляла друг от друга, они всегда будут частями друг друга. Потому что в этом бесконтрольном мгновении полнейшего опустошения, онемения и отчаяния, он понимал ее лучше, чем мог бы кто-нибудь другой. Он не отталкивал, не требовал одуматься и не задумывался о том, что, возможно, это не слишком правильно. Потому что знал, чувствовал, видел в ней, что сейчас ей нужно это, и сейчас оно будет для нее самым правильным. И это было ценным и важным. И если бы в ее жизни не было бы его, кто знает, чем бы закончилась для нее эта ночь. - Лло, - его имя скатывалось с ее губ, чтобы утонуть в его губах. Она не могла не двигаться. Ей нужно было это движение. И казалось, что если она остановится, если перестанет терзать его губы, скользить ладонями по его телу, выгибаться, требуя немедленного продолжения или начала, путаться пальцами в его волосах, то она умрет. То все закончится, мир рухнет, и она останется погребенной под его обломками. Останется навсегда. Неживая и немертвая.
Lloyd Brown: Не было их привычной медленности и вязкости движений. Они не были плавными, словно дрейфуешь по спокойной глади теплой воды. Они не были нежными и бережными, как это привычно. Это было горячо и бешено. Словно выплываешь из засасывающей воронки, резкими, импульсивными движениями бросаясь в ледяную воду с головой. Лихорадочно ищешь глоток воздуха и снова окунаешься. Лишь эта горячность способна помочь выжить, лишь она дает необходимое тепло организму. Лишь ты сам можешь спасти и себя, и ее. Ллойд задыхался от нехватки воздуха и поспешности действий. И это, удивительным образом, только придавало силы. Или так сказывалась на него близость Эрики и ее трудно сдерживаемое желание? Как и его. Наверно все вместе. В этих чувствах, в этом творимом сладком безумии так просто не разобраться. Это микс из ощущений, сладости и звучаний чувств. Это танец, в котором право вести забрала Эрика. Она открывалась для него с иной – незнакомой – стороны. Такую Эрику он не знал, но желал изучить. Это подобно головокружительному вихрю, захватывающему, кружащему, толкающему на спешные и такие отчаянные движения. Но, даже отобрав инициативу, она удивительным образом сохранила смущение. Смущение, не граничащее с нерешительностью. Он позволял ей бороться со своей пуговицей и застежкой, не предложив помощь. Он жадно скользил губами по ключицам и ямочке, дюйм за дюймом согревая ее кожу своим дыханием. Словно она только-только зашла в тепло дома с мороза и еще не успела согреться. С той лишь разницей, что творящийся полчаса назад мороз нес лишь разрушения, а его холод, казалось, обосновался в ней навечно. Но нет, Ллойд не позволит, не допустит… Он вздрогнул, когда ее рука обхватила его там… Такая ледяная. Ллойд рвано выдохнул куда-то в изгиб ее шеи, пытаясь совладать с собой, не потеряться в ощущениях. Ее стон вибрацией отозвался в его груди. Ллойд с удовольствием заметил, что она начала согреваться. Начала оттаивать. Не только ладони. Все, до чего он касался, впитывало его тепло и сохраняло его. Но уже не эту цель преследовал Браун. Ладони легли на талию, скользнули за спину, пробравшись под ремень брюк. Вернулись, дотронувшись до застежки. Он не желал торопиться, но девушка в его руках не оставляла выбора. Резко дернул, высвободив пуговицу из петельки. Снова завел ладони за спину, приподнимая и стягивая брюки вместе с нижним бельем. С сожалением оторвался от Эрики, чтобы отправить одежду куда-нибудь за спину, и раздеться самому. Глаза неотрывно смотрели в глаза Эрики. В них схлестнулись две стихии – лед и пламя. Браун жаждал, чтобы его огонь растопил лед, превратив его в послушную неспешно переливающуюся воду. Выдохнув, он опустился сверху, упершись руками по бокам от талии девушки. Слово, срывающееся с ее губ, призывало его отбросить любые сомнения, отбросить нежность и тягучесть. И как бы ни хотелось замереть, ловя восхитительные в своей красоте моменты, он спешил. Потому что так было надо. Потому что об этом просила Эрика. Его Эрика. Браун шумно выдохнул, когда его возбужденная плоть соприкоснулась с внутренней стороной ее бедра. Но, даже сходя с ума и находясь на пределе, на краю сознания появляется мысль о том, что он согрел Эрику, и тут же угасает, сметенная нахлынувшими эмоциями. Больше не осталось ничего, кроме губ, блуждающих по телу, пальцев, сплетающихся с другими – уже теплыми, и сладкого ускользающего томления, что заставляло ускоряться в стремлении догнать и получить сладость.
Erika Walter: В ее замерзшую, онемевшую душу проникало его тепло, отдавая жжением-зудом где-то в самой глубине, там, где зарождаются чувства, где они гнездятся, чтобы время от времени находить лазейку и выходить в свет, охватывая тело и наполняя его своей исключительной силой. Желание этого тепла, желание жизни, которое чудным образом переплеталось с желанием близости, тоже жило там, оно проникало в кровь, струящуюся по венам, слышалось в стуке сердца, которое давно сбилось с медленного, равномерного, мертвого ритма. Точки соприкосновения кожи Эрики с кожей Ллойда, пульсировали, от них волнами бежала дрожь по оживающему телу. И чем больше было таких очагов, тем сильнее сотрясалось тело девушки, стремящейся к большему. К постижению силы их близости, силы их связи, которая была глубже и надежнее, чем просто подростковая привязанность. Эрика подалась вперед, помогая Ллойду раздевать себя. Ее руки блуждали по его телу, стремясь увеличить плотность соприкосновения, стремясь объять. Жар его плоти, скользнувшей по коже, заставил девушку прогнуться, задрожав сильнее. Танец ее тела становился куда менее ломанным и агрессивным, куда более чувственным. Тепло боролось с онемением души, оно заставляла преграды раздвигаться, подтачивая их со всех сторон, этот бой был изначально проигран этим оцепенением, потому что Ллойд неуловимым образом угадывал необходимое ей, чувствовал то, что следует сделать и то, как именно следует поступить. В это мгновение – мгновение наполнения тела девушки теплом, постепенно переходящим в жар, - они точно сделались единым целым, точно стали одним существом, с одними мыслями, эмоциями и чувствами. Их чувства были едины, они были прекрасны, чисты и наполнены светом и добром, они стали тем нежным, кристально чистым светом, который пробился сквозь заслоны отчаяния и боли, сквозь отрешенность и обреченность, они озарили окрестности, выхватили ломанные, застывшие фигуры терзавших незащищенное сознание, чуждых эмоций, растворяя их, уничтожая, заставляя плавиться, корчиться и испаряться. Тепло медленно переходило в жар. Градус увеличивался, испаряя не только призраков случившегося, не только чувство непоправимой утраты, но и мысли. Он поглощал их и лишь сильнее разгорался, позволяя вернуть контроль над телом, позволяя ему жить и петь в руках Брауна, который в этот момент раз и навсегда стал центром маленькой вселенной маленькой девочки в его руках. С ее пересохших губ слетали тихие полустоны-полувздохи, они раскрывалась перед ним, открываясь с новых стороны, точно показывая ему свою душу, вывернутую наизнанку, душу, в которой только что случился апокалипсис локального масштаба, разрушивший то, на чем держался ее мир, пошатнувший уставы и устои, оставивший от большинства из них обгоревшие остовы. И сейчас Ллойд был всем для Эрики. Средством, целью, центром. Она не сопротивлялась охватившему ее жару, который стирал все, оставляя место лишь горению до тех пор, пока не случится взрыв. Тонкие пальцы запутались в шевелюре Брауна на затылке, Эрика подалась вперед, захватывая в плен его губы. И этот поцелуй уже не был похож на тот, требовательный и жадный, он был иным, но как далеко ему было до тех поцелуев, что она дарила Ллойду раньше. Они были вместе. Ритм, движения, шуршания ткани, звуки, слетавшие с ее губ, тонущие в его губах. И горение, которое было самым живым и самым реальным, которое давало это ощущение жизни, ощущение нужности, необходимое для того, чтобы переступить, чтобы начать сначала, чтобы идти дальше. Не забыв, помня, но учась на ошибках. Жизнь – это движение. Движение-это жизнь.
полная версия страницы